Дома мы не нужны. Книга седьмая. И все-таки она вертится! - Василий Лягоскин

– Значит, – определил Кудрявцев, – этот шар поднялся на высоту не меньше километра.

Почему он принял неведомый объект за шар? Полковник не успел ответить на этот вопрос – взгляд, скользнувший к подножию Цитадели параллельно этой мысли, наткнулся на объект, который поразил его гораздо сильнее, чем едва заметное яркое пятно; хотя его вид был знаком Александру в мельчайших подробностях. У ступеней, здесь погруженных в полусумрак, стоял «Варяг»! Тело рванулось к противоположному окну само, опережая команду, которую с опозданием подал пораженный мозг. А потом – еще стремительней – назад; чтобы убедиться – «Варягов» действительно было два! Чертенок в душе довольно хихикнул, и подтвердил, опять строкой из шлягера Примадонны: «То ли еще будет, ой-ой-ой!».

Полковник больше подпевать не стал. Смятенные было мысли потекли в привычном (критичном, и вполне спокойном) русле. Подселившемуся беспардонно чертенку, в котором он наконец-то опознал собственный пророческий дар, он подмигнул, и даже ответил; вполголоса:

– Ну, что ж, подождем. Хотя бы… вот здесь.

Теперь все внимание Кудрявцева было обращено к столу. Четыре кресла были совершенно одинаковы, но рабочие места перед ними, на первый взгляд, тоже не отличавшиеся друг от друга, все же имели различия. Впрочем, «рабочие» – было сказано слишком громко. На самом деле столешница перед креслами была девственно пустой, если не считать каких-то углублений, явно ждущих своего часа уже целые столетия. Сама собой пришла еще одна мысль; точнее, воспоминание – слова Анатолия – что артефакты аборигенов, камни-ключи, где-то ждут замки. И единственным объяснением волшебному числу «семь», которое напоминало о себе перед каждым креслом вполне подходящими под ключи отверстиями в столешнице, был тот факт, что в нагрудном кармане полковника ждали своего часа (и дождались!) именно столько камней.

Александр, прежде чем занять одно из кресел за столом, на мгновение замер, а потом медленно стянул с головы шлем. Задерживать дыхание не пришлось. Воздух в помещении был чист и свеж. Может, удушливые волны из подвалов Цитадели не доставали до ее верхних этажей, а может, именно эта комната, несомненно, самая важная часть громадной твердыни, была защищена лучше всех остальных… в том числе и от гнусных запахов. Один за другим камни, чье зашифрованное содержание было надежно зафиксировано в памяти полковника, оказывались на столешнице – как раз напротив гнезд, осветившихся чуть заметным желтым цветом. Другие «замки» тоже проявили свой цвет. Или это было вызвано самовнушением Александра?

– Нет! – подтвердил он правоту собственного зрения, – эти «замки» действительно отличаются от моих – не только цветом, но и своим внутренним содержанием; тем набором информации, которая ждет, не дождется второй половины в виде ключей. Интересно – подойдут ли эти ключи цветом так же, как мои? Точнее ключи прибрежных племен. Недаром еще Анатолий в пещере русов отметил, что эти алмазы имеют желтоватый оттенок; словно они несут в себе лучи никогда не заходящего солнца.

Теперь Александр действительно воспринимал эти семь камней как осколки солнца. Чем обернутся другие ключи? Те, которые подойдут для гнезд изумрудно-синего цвета, из которых ощутимо потянуло прохладным ветерком, наполненным запахами соли, свежевыловленной рыбы, и многого другого, без чего невозможно представить себе моря? Или другой группы гнезд, дожидавшихся своего часа напротив желтых, уже готовых принять в себя «солнечные ключи»? Из этих серо-коричневых отверстий дохнуло болотным смрадом, и ожиданием чего-то ужасного, и в то же время бессильного, заточенного в надежной клетке. Четвертая семерка «замков» была мрачно-черной. Она ничем не пахла; от нее лишь тянуло неотвратимостью вселенского конца… если только…

– Если только, – улыбнулся Александр, остановивший первый камень над гнездом, – в дело не вмешается полковник Кудрявцев. Я, или… вот он!

Дверь в кабинет бесшумно распахнулась, и на пороге остановился человек, заключенный в непробиваемую пластиковую броню, каждый квадратный сантиметр которой был хорошо знаком Кудрявцеву. Потому что точно такая же ладно облегала самого полковника, который чуть привстал с кресла, и махнул рукой в сторону другого, на противоположную сторону стола. Вошедший в помещение незнакомец свой шлем стянул с головы на ходу. Александр улыбнулся еще шире. Внутренне он был готов к тому, что сейчас перед ним предстанет копия; двойник, в котором различий от него, оригинала, не смог бы найти даже специалист по генетике.

Разница была в одном – второй «полковник Кудрявцев» не успел оббежать окна по периметру комнаты, и не видел второго «Варяга». И теперь с его лица никак не желало сойти выражение искреннего изумления, если не замешательства. Впрочем, Александр хорошо знал себя, а значит, и свой дубль (который, наверное, посчитал дублем именно его); предположил, что это замешательство продлится не дольше нескольких мгновений. Точнее – сменится обычной невозмутимостью и готовностью к действию раньше, чем это действо нужно будет воплотить. И действительно – вошедший полковник Кудрявцев улыбнулся ему так же оценивающе и хладнокровно еще до того, как кресло, на которое показал ему Александр, сдвинулось ровно на столько, чтобы человек внушительных габаритов свободно занял место за столом.

Еще одна пауза понадобилась для того, чтобы два командира внимательно изучили лица напротив, а потом удовлетворенно кивнули; практически синхронно. Им обоим не надо было объяснять, что означал этот кивок – и завершение процедуры знакомства, и (главное) осознание того, что широкая столешница разделяет двух разных людей. Наверное, только они сами («Ну, может быть, еще Оксана!», – подумал, и прочел такую же мысль в глазах визави Кудрявцев) смогли бы распознать те мельчайшие различия, что привнесли в лица людей события последних месяцев. Впрочем, были и вполне заметные изменения.

– Где это ты так загорел? – первым задал вопрос Кудрявцев-два, заставив первого улыбнуться еще шире.

Не от вопроса, а от этих самых приставок «один» и «два». Эту проблему он и предложил решить прежде, чем ответить на прямой вопрос, не имевший, как казалось, никакого отношения к такой знаменательной встрече.

– Предлагаю как-то обозначить нас, товарищ полковник, – кивнул он, резонно рассудив, что сидящий напротив человек появился в этом мире в тот самый миг, когда лицо Спящего бога разлетелось на куски в земном небе, – я человек скромный. Для своих просто Александр.

Полковник напротив рассмеялся:

– Ну, раз место скромника уже занято, согласен на Александра Николаевича. Так что насчет загара?

Александр такую настойчивость объяснил себе несколько нездоровым оттенком лица Александра Николаевича; искусственностью его загара. Он махнул рукой влево – туда, где в широкое окно по-прежнему вливались лучи не такого жаркого здесь солнца:

– Там, куда нас забросила последняя «шутка» Спящего бога (Александр Николаевич при этом понимающе улыбнулся) это солнце никогда не заходит. И жарит так, что… в общем, мы в первые же минуты едва не потеряли половину населения города. От солнечного удара. Хорошо, Света Левина не растерялась…

Улыбка на лице второго Кудрявцева потускнела, а потом исчезла совсем. Вместо нее сквозь побелевшие от внутреннего напряжения губы вырвались ужасные слова:

– А мы не успели… три десятка товарищей болотный гнус выпил. Досуха…

Лицо Александра становилось не менее страшным и безжизненным – по мере того, как в ставшем неестественно густым воздухе звучали одно за другим такие родные имена. И хотя он точно знал – все они в его городе живы, здоровы, и ждут его возвращения с добрыми вестями – сейчас он переживал гибель товарищей вместе с двойником. А может, еще острее – ведь тот уже сумел побороть свою боль, напластал на нее события, которые мало чем радовали и аборигенов, и нежданных гостей мира гиблых болот.

– Ну, теперь там от болот мало что осталось, – усмехнулся, наконец, Александр Николаевич, – разве что в памяти осколков римского племени. Да их детишек, с которыми пока не знаю, что делать.

– Зато я знаю! – воскликнул Кудрявцев-первый, усилием воли загоняя боль внутрь собственного сердца, – очень даже хорошо знаю! Потому что одну такую проблему мы уже решили!

– Рассказывай, – Кудрявцев-второй вскочил на ноги и рявкнул таким командно-непререкаемым голосом, что Александр невольно вспомнил те времена, когда был зеленым курсантом-новобранцем Ташкентского училища.

Вот так же он вскакивал, когда ротный старшина ожесточенно орал, явно наслаждаясь своей властью над вчерашними школьниками:

– Рота, подъем! Сорок пять секунд…

Александр Николаевич, очевидно, тоже вспомнил то благословенное время. Он расхохотался; но напряженный огонек в глазах не погас. И Кудрявцев принялся рассказывать о перипетиях появления в этом мире ЕГО города; о жестоком солнце, и об аборигенах, приноровившихся к этому неизбежному злу. Второй полковник, вновь, вслед за Александром, севший в свое кресло, переживал и кровавую драму в городе, и беды аборигенов с совершенно невозмутимым лицом. Но своего двойника он обмануть не мог; теперь в его сердце невидимыми шрамами откладывалась вся боль и страдания, что так скрывал от своих товарищей полковник Кудрявцев-первый. Впрочем, он не смог сдержать своего нетерпения, и даже восторга, когда Александр приступил, наконец, к описанию ритуала Магии смерти. Казалось, он сейчас опять вскочит, и увлечет двойника вниз, к своему «Варягу», и дальше – к огромному шару, в котором поместился целый мир Города, с единственным приказом: